Обычная
версия сайта
  Размер шрифта:   Шрифт:   Межсимвольный интервал:   Межстрочный интервал:   Цветовая схема:   Изображения:

 


ГБДОУ детский сад № 65
комбинированного вида

Фрунзенского района Санкт-Петербурга

"Солнышко"

О зависти

 

О зависти

 

ЧЕРНОЕ НЕУДОВОЛЬСТВИЕ ДУШИ

О  зависти часто говорят как о сугубо  взрослом  чувстве. Но кто еще, как не дети, проявляет зависть так легко и безгрешно? По крайней мере, до той поры, пока взрослые не начнут называть вещи своими именами...

 

Вы наверняка не раз и не два наблюдали, как наигравшийся ребенок оставляет прискучившую ему игрушку, но, стоит ей оказаться в руках другого, и тут же все его желания сосредоточены на ней. В парке развлечений или детском магазине ребенок хочет всемного н сразу, а особенно то, что привлекло внимание или оказалось в руках другого. Что в такие моменты происходит? Почему только что спокойно прошедший мимо карусели малыш тянет вас за руку назад, заслышав радостные крики других детей, несущихся по кругу?

Ребенок - всегда исследователь. Он только что катал эту машинку или прижимал к себе плюшевого медвежонка. Но это виделось ему совсем с иной точки зрения – он ведь не видел себя играющим. А вот другого он видит. Это как если бы вы в ресторане, подержав на вилке устрицу, отложили ее в строну, а, подняв голову, увидели, как изящно кто-то ест за соседним столом: сразу хочется то же. Это, во-первых. А отсюда и во-вторых: другой с той же самой игрушкой поступает несколько иначе, чем сам ребенок, и ему, конечно, хочется попробовать так же. И, в-третьих, нельзя сбрасывать со счетов желание испытать то же чувство, что и другой, так сказать, эмоциональное заражение, перед которым устоять и взрослому-то очень сложно.

Разделить эти стороны трудно - они сплавлены в одно чувство. Но давайте заметим, что вещи и события только поводы. На самом деле они выводят на сцену переживаний желание ребенка испытать оживление, интерес, быть самостоятельным и чувствовать свою жизненную состоятельность весь тот комплекс чувств, с которым взрослые обычно связывают понятие высокого качества жизни. Именно поэтому обладатель Барби последней модели или электронной суперигрушки может с горящими глазами смотреть на куклу из тряпочек или самодельный лук в руках другого. И в чувстве этом, надо сказать, ничего дурного нет. Напротив, оно расширяет возможности освоения мира, познания себя и своих склонностей, стимулирует активность. Оно зовёт примерить на себя разные роли и придает жизни вкус поиска или приключения. Другой вопрос: как мы обходимся с этим чувством и как помогаем детям включить его в жизненный репертуар. Ибо зависть по крайней мере психологически ни плоха, ни хороша. Так большим и острым ножом можно мирно орудовать на кухне или вырезать дудочки, а маленьким деревянным ножичком для разрезания бумаги ухлопать ближнего.

 

 

Не разобравшись в психологии зависти, мы вряд ли сможем уберечь от нее ребенка.

 

Зависть не причинит зла, если научить ребенка элементарному обращению с этим чувством.

Когда зависть чернеет?

  Когда мы не понимаем психологию зависти и наивно рассчитываем уберечь ребенка от коварного чувства, дав ему все мыслимое и немыслимое. Подвох в том, что, когда все приедается и становится скучным, зависть может разгореться всепоглощающим пламенем. Вспомните, с какой миной смотрит Верещагин в «Белом солнце пустыни» на стоящее перед ним корытце с черной икрой... попробуйте несколько дней покормить ребенка пирожными, шоколадом и мороженым — и вы увидите, как он пускает слюнки при виде сверстника, уплетающего присыпанный сахаром ломоть черного хлеба.

  Когда ребенок воспринимает жизнь как частокол ограничений: этого мы не можем себе позволить, это нам не по карману и так далее. Но в этом случае детское восприятие решающим образом зависит от того, как воспринимаем жизнь мы. Если с постной миной обделенных судьбой  — будьте спокойны, что и ребенок быстро утратит способность радоваться тому, что есть. Подчеркну, что имею в виду не реальный достаток семьи, а чувство достатка. Как сказано: «Беден не тот, у кого мало, а тот, кому мало».

  Когда ребенок не чувствует себя свободным, принимая свои детские решения. В нас могут просыпаться довольно полосатые чувства, когда он, например, меняет игрушку стоимостью несколько десятков долларов на бог весть что, чему в наших глазах цена — ломаный грош в базарный день. Давая волю таким чувствам, мы сообщаем ребенку, что он вместе со всеми его переживаниями — наша полная собственность. Оказывается, что игрушка не его, а наша, и у него нет вообще ничего, чем он мог бы распоряжаться по своему усмотрению. Имея все, он не владеет ни чем. Если учесть, что дети вообще объективно подчинены взрослым, вызвать чувство повышенной сковывающей зависимости не так уж трудно.

  Когда мы снисходительно относимся к агрессивным проявлениям детской зависти, и тем паче, когда сами демонстрируем это детям. «Господи, такое ничтожество - а как взлетел!» или «Это несправедливо: я пашу как лошадь, а он прохлаждается и при этом получает в два раза больше» - знакомо, не правда ли? В такой позиции много скрытой агрессии, проявляющейся то переживанием ущемленности при успехах другого, то скрытым злорадством: «Так ему/ей и надо!» В таком случае можно не сомневаться — ребенок впитывает ваши интонации как губка.

Если же искать некий общий психологический знаменатель «почернения» зависти, причем не только детской, то им оказывается сниженное чувство самоуважения у человека, которое с избытком компенсируется самоутверждением. В отличие от животных социальное поведение человека решающим образом мотивируется потребностью в самоуважении. Когда его недостает, а творческие способности самореализации ограничены, самоутверждение становиться компенсацией. И тогда любое поведение, помогающее почувствовать силу, состоятельность, получает внутренний сигнал — «Действуй!». Тут средства оправдывают цель — тем более что цель обычно не осознаваема. Беда еще и в том, что достигнутая иллюзия самоуважения очень кратковременна и завтра понадобится самоутверждаться вновь. Так запускаются поведенческие цепочки черной зависти, перерастающие в мощные «мотивационные программы», как говорят психологи.

Под масками самоутверждения могут скрываться самые разные обличия зависти: «несправедливо обделенный» — страдающий, несмотря на свою замечательность: «Господь Бог», выносящий вердикты по поводу якобы плохих качеств других людей; «судья», решающий справедливо или несправедливо к кому-то пришла беда; «Сальери», убирающий со своего пути Моцарта, и так далее. Внутренний же смысл всех этих ролей прост до банальности: «Я — большой, хороший, сильный, умный, талантливый...».

Как быть?

Прежде всего имеет смысл попытаться разобраться с собственной завистью и ее проявлениями. Ребенок лепит себя с нас — не с таких, какими мы осознанно хотим выглядеть в его глазах, а с таких, какие мы есть. Если представить себе, что каждый его брошенный на нас взгляд — это мгновенная вспышка фотообъектива, то он как фотограф с тонким вкусом бракует все кадры, на которых мы позируем, и оставляет лишь те, на которых мы естественны — со всей нашей мимикой, жестами, интонациями... И верит им. Так что наши слова: «Завидовать нехорошо» меркнут перед гримасой огорчения в ответ на чей-то успех или «так ему/ей/им и надо!» в ответ на чужую беду.

Затем имеет смысл попытаться понять, к чему именно стремился ребенок, чего он на самом деле хотел, совершая поступок, отвечающий нашим - теперь уже более или менее «очищенным» представлениям о зависти. Без этого мы едва ли сможем помочь ребенку найти иные пути решения его реальной проблемы.

Зависть — это вовсе не то, что нужно выжигать каленым железом воспитания. Оно, может быть, и хочется, чтобы дитя наше было живым 100%-ым воплощением идеала. Но это примерно то же, что сводить представление о пищеварительном тракте только к красивым губам и белым ровным зубам. Зависть - это то, обращению с чем мы можем научить ребенка, как учим его одеваться, пользоваться туалетом или столовым прибором. Она может стать его внутренним ангелом или дьяволом - в зависимости от того, как мы, взрослые, научили его обращаться с ней.

Никакие рецептурники типа «Если ребенок сделал так, сделай этак» не работают, если мы живем не вместе с ребенком, но рядом с ним — исходя из своих взрослых представлений и не принимая представлений детских, не слыша ту музыку души, которая звучит за его словами и поступками.

 

P.S. Уже поставив точку, я вспомнил почему-то начало 50-х. Был я во 2-м классе. Мы навещали товарища, третий месяц лежавшего в больнице с туберкулезным менингитом. Стоял тот самый декабрь, о которых в детских стихах было сказано: «Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка. Нам весело, нам радостно и на морозе жарко». Все мальчишки были на коньках — прикрученных к валенкам «снегурках». И мне хотелось встать на коньки и не быть «слабаком» или «маменькиным сынком» в их глазах. Но мама сказала «Нет!», а я ей: «Почему? Все на коньках!», уже заранее смертельно завидуя остальным. В ответ я услышал (она-то понимала, что мальчишка умирает!): «Понимаешь, Володя не может выйти к вам и кататься с вами. Ну да, ты один будешь без коньков. И тебе сейчас обидно. Но Володе будет не так обидно, если не он один будет не на коньках». Не могу сказать, что я до конца понял ее слова, но пошел без коньков. И прозавидовал всю дорогу, глядя на пируэты приятелей. Но, стоя перед одноэтажным серым деревянным зданием, в полузамерзшем окне которого бледным потусторонним ликом светилось исхудавшее лицо с огромными глазами, я вдруг остро почувствовал все сказанное мамой. А через два дня Володя умер. Мне было совестно за свою зависть. И я по сию пору благодарен матери, давшей мне этот важный урок.

 

Виктор КАГАН,  доктор мед. наук

Cайт создан по технологии "Конструктор e-Publish"